Эриугена Иоанн Скот О разделении природы [выдержки]
166
Иоанн Скот Эриугена
О РАЗДЕЛЕНИИ ПРИРОДЫ1
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Отправлено спустя 2 минуты 12 секунд:
Как и задумывал Юм, теория познания и исходная скептическая установка стали своеобразным стартовым трамплином для решения проблем морали и нравственности (вторая (учение об аффектах), третья (учение о морали) и четвёртая (учение об обществе, религии, политике и т. д.) части «Трактата о человеческой природе»), однако продолжение учения Юма не собрало и сотой доли внимания критики, направленной на его гносеологию и онтологию. Более того, уже после выхода «Трактата…» Юм был вынужден снова и снова разъяснять положения своей теории познания, и даже готовя сокращённое изложение «Трактата…» он последние части оставил за скобками просто проанонсировав их наличие[24].
Тем не менее, проблемы этики и социальной философии составляют едва ли не главную часть всего учения Юма, вызывая живой авторский интерес на всем протяжении его философского творчества. Помимо «Трактата…» Юм обращается к морально-нравственным, социальным и политическим проблемам в многочисленных эссе, большинство из которых сохранилось до наших дней и было опубликовано ещё при жизни Юма.
Обоснование морали[править | править код]
Во всех работах, посвящённым проблемам нравственной и социально-политической философии, Юм сохраняет ту установку, которую он сформулировал в конце первой книги «Трактата…», хотя в дальнейшем он будет тщательнее сглаживать углы в данном вопросе[25]: человек является частью природы и должен доверять ей и жить в гармонии с ней. Иначе говоря, человек (человеческий ум) не может в этой жизни рассчитывать на самого себя — у него нет иного выхода, кроме как полагаться на опыт и пользоваться им.
Здесь необходимо внести ещё несколько важных замечаний:
а) обычный человек-обыватель, руководствующийся здравым умом, уже фактически осуществляет проект доверия к природе, но делает это спонтанно, под влиянием обстоятельств, не понимая ни сути, ни характера такого доверия; это может быть источником непрочности веры, попыток человека действовать помимо природы, самостоятельно и т. д.;
б) философский ум должен стремиться не к освобождению от природы (и, тем более, не укреплять эту опасную иллюзию), но к пониманию своей собственной глубокой заинтересованности в природе, которая способна дать человеку все, что ему необходимо для жизни, в том числе, и понимание собственного и природного внутреннего и внешнего устройства; задачей философии становится, таким образом, не преобразование природы или освобождение от неё, но демонстрации её положительной силы и роли в самом процессе человеческого бытия.
«…Разум не способен развеять тучи сомнения, но сама Природа (наша человеческая природа) располагает достаточными силами, чтобы сделать это, и заставляет нас в нашей практической жизни с абсолютной необходимостью жить, и общаться, и действовать точно так же, как другие люди». .
— Коллингвуд Р. Дж. Идея истории
Этическое учение Юма логично предваряется учением об аффектах (внутренних, вторичных восприятиях-впечатлениях рефлексии), которое, в свою очередь, выступает в качестве связующего звена между юмовской теорией познания и этикой, политикой, политэкономией. Если источником первичных впечатлений является
Отправлено спустя 16 минут 9 секунд:
2017 / Комовская Елена Витальевна
Жанр романа созерцания как самостоятельная жанровая категория (на примере романа В. О. Пелевина «Чапаев и Пустота»)
2014 / Комовская Елена Витальевна
Литературные интерпретации жизненных смыслов дзэн-буддийского Востока в произведениях XX В. (на примере романа В. О. Пелевина «Чапаев и пустота»)
2011 / Чебоненко Оксана Сергеевна
Миф о Чапаеве в романе Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота»
2010 / Демин Виктор Игоревич
Категория «Правды» в художественной литературе. Анализ романа В. Пелевина «Чапаев и Пустота» на основе критериев правдивости произведения искусства Р. Ингардена
2012 / Емельянова Ганна Вадимовна
В. О. Пелевин. Традиции и новаторство
2014 / Нечепуренко Д.В.
Древнекитайская философия и концепт "путь" в сюжетной модели В. Пелевина
2018 / Янь Мэйпин
Своеобразие интерпретации образов животных в романе В. Пелевина "Числа"
2018 / Осьмухина О.Ю.
Творчество В. Пелевина и традиции модернизма
2017 / Кротова Дарья Владимировна
Романы В. Пелевина как идейно-художественная структура
2014 / Безрукавая Марина Васильевна
i
на тему «Мотив пустоты в романе В. О. Пелевина «Чапаев и пустота»»
МОТИВ ПУСТОТЫ В РОМАНЕ В.О. ПЕЛЕВИНА «ЧАПАЕВ И ПУСТОТА»
А.Б. Сейдашова
Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 10/2, Москва, Россия, 117198
Задачей данной статьи является раскрытие мотива пустоты в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота». Рассматривается философская основа понятия пустоты в художественной картине мира романа, истоки которой восходят к восточным и западным культурам. Понятие «пустота» в творчестве В. Пелевина рассматривается как попытка обрести новые идеологические установки в условиях духовно-мировоззренческого кризиса. Анализируются не только главные образы романа «Чапаев и Пустота», но и второстепенные сюжетные линии, имеющие немаловажное значение для понимания мотив пустоты в романе.
Ключевые слова: В. Пелевин, «Чапаев и Пустота», философия, мотив, пустота, роман, буддизм, постмодернизм, реальность
В каждой культуре существует свое представление пустоты, которое воплощается во всех сферах жизни, в религии и философии, в понимании смерти. Отношение к пустоте, которая существует, прежде всего, в представлении, значимо для понимания той или иной культуры, формирования картины мира, концептуальной сферы и ментальности.
В философии пустота рассматривается как онтологическая и гносеологическая категория. В современной философии существует целый ряд толкований понятия «пустота», которые восходят к античности, к средневековой философии и к философии Нового времени. В античной философии понятие пустоты присутствует у Платона, Аристотеля, еще более подробно оно рассматривалось Демокритом, который заметил, что «существуют только атомы и пустота». В контексте данной статьи для нас наибольший интерес представляет концепция М. Хайдеггера. Если античные философы в объяснении неизвестного шли от известного, то М. Хай-деггер за исходную точку, напротив, взял неизвестное — Ничто. Перед ликом Ничто человек может оказаться, переживая ужас, не осознавая до конца перед чем он находится, поскольку страх человек испытывает перед чем-то конкретным. Разница заключается в состояниях, в которые погружается человек. Переживая страх, человек стремится к спасению, избавлению от чего-то определенного: в результате утрачивается ощущение всего остального. Перед лицом ужаса человек впадает «в какой-то оцепенелый покой». По замечанию М. Хайдеггера, неопределенность «...есть не просто недостаток определенности, а принципиальная невозможность что-либо определить. Ужасом приоткрывается Ничто» [2. С. 21].
В. Пелевин не философ, но его художественные поиски вписываются в контекст современной культуры, для которой понятие пустоты как отсутствующей основы чрезвычайно актуально. В терминах эпохи постмодернизма культура представляется хаотичной структурой с отсутствующим центром, формой, лишенной содержания в привычном значении. Это культура, оболочка которая скрывает пустоту. Ощущение пустоты порождает напряженное ожидание, стремление каким-то образом наполнить пустоту, отсутствие сущности. Впервые подобное ощущение рождается у структуралистов. При деконструкции текста появляется ощущение его опустошенности: текст, предполагая свободное пространство для мышления, сам по себе не имеет никакого смысла. Умберто Эко принадлежит хорошо известный список, состоящий из нескольких пунктов, который увенчан настоящим афоризмом: «Подлинный читатель — это тот, кто осознает, что единственная тайна текста — это пустота» [13].
Очевидно, что мотив пустоты в творчестве В. Пелевина многозначен. С одной стороны, он связан с постмодернизмом, с другой, — с философией дзен-буддизма, современным гностицизмом и элементами других философских концепций. Мотив пустоты привлек к себе особый интерес, поскольку он есть один из символов переломной исторической эпохи. Разрушение иерархии привычных ценностей, а, по сути, девальвация самих жизненных ценностей, которые пришли в противоречие с основными категориями новой социально-политической ситуации, приводят к формированию пустоты в сознании человека. Исчезновение идеалов человек стремиться заполнить новыми мировоззренческими установками. Неслучайно пространственно-временной аспект представлен в романе в двух кризисных периодах российской истории — гражданской войне и перестройке. Именно широкое использование мотива пустоты, по мнению О. Богдановой, позволяет В. Пелевину свободно оперировать своими героями во времени и пространстве [1]. Однако формальный структурно-конструктивный аспект неразрывно связан с идейной составляющей мотива пустоты, его ролью в воплощении авторского замысла и особенностями постмодернизма в творчестве писателя.
В критике неоднократно отмечено, что творчество В. Пелевина не вполне укладывается в рамки постмодернизма. В. Пелевин создает модель, которая насколько близка к постмодернизму, настолько же удаляется от него. Его постмодернизм вырастает из перекодировки банального, ординарного и оригинального, «своего» и «чужого», он балансирует на грани элитарной и массовой культуры. Можно принять термин, который предлагает С. Корнев, называя его «русским классическим пострефлективным постмодернизмом» [5].
С одной стороны, в поэтике Пелевина присутствуют такие традиционно постмодернистские категории как игра, деконструкция, интертекстуальность, пародирование, создание на обломках традиционных жанров неких метажанровых форм, характеризующихся дискретностью и коллажностью. И в то же время,
С. Корнев называет его «классическим писателем-идеологом» и не простым, а «беспросветным, который каждой своей строчкой настойчиво и откровенно вдалбливает в читательскую голову одну и ту же морально-метафизическую теорию
[5].
Для идеологических поисков В. Пелевина характерно обращение к различным философским концепциям Запада и Востока, в первую очередь к дзен-буддизму. Поэтому для раскрытия мотива пустоты в романе «Чапаев и Пустота» следует проследить его истоки в различных философских учениях, элементы которых широко используются Пелевиным, что является его характерной стилевой приметой. Без них художественная интерпретация пустоты лишается достаточных оснований. В. Пелевин сосредоточился в основном на восточных учениях. Об этом писали многие исследователи творчества автора, такие как С. Гурин [2], К. Фрумкин [11], А. Зокуренко [3]. Парадоксальным образом положения буддизма, даосизма и китайской философии во многом совпали с концептуальными основами постмодернизма, каким он предстает в творчестве В. Пелевина.
В буддизме существуют разные направления, и некоторые из них содержат в своей концепции мира понятие пустоты схожее с тем пространственным представлением, которое находим у Пелевина. Первым является состояние шунья (пустота), описывающая состояние психологического ощущения пустоты, «бытие — небытие», «реальность — нереальность», «субъект — объект» и т.п., что служит главным признаком наступления состояния освобождения или нирваны. В «Религиозном словаре» отмечено, что при свойственной буддизму неразличимости психологического и онтологического шунья может означать и саму пустоту, бессущность, отсутствие неизменного постоянного начала [8]. Учение школы мадхьямика, близкое солипсизму, важно для понимания мира, который предстает в романе В. Пелевина. Приверженцы данной ветви буддизма проповедуют, что поток перехода дхарм в конечном счете нереален, хотя сознание, которое его воспринимает, само есть часть этого потока. Сансара и нирвана также оказываются нереальными и уничтожаются в состоянии небытия — Ничто или Пустоты. Таким образом, любое существо, в том числе и человек, понимается в буддизме не как неизменная сущность (будь то атаман или душа), а как поток постоянно меняющихся элементарных психофизических состояний.
В рассматриваемом романе философские рассуждения Чапаева, который играет роль наставника, гуру, каждый раз приводят к заключению, что весь окружающий мир существует только в нашем сознании, в действительности же отсутствует не только окружающий мир, но и самосознание: иллюзорны абсолютно все категории. Пустота является единственной сутью вещей, и глиняный мизинец Будды, который проявляет «истинную природу» всего сущего, указывая на окружающее пространство, заставляет все исчезать. Герои романа продолжают буддийское учение о невыразимости истины, согласно которому любая попытка словесного описания истины будет ложью, поскольку слова носят отпечаток засоренного сознания. «Нет, это действительно нелепо — ведь даже в те редкие моменты, когда я, может быть, находил это главное, я ясно чувствовал, что никак невозможно его выразить, никак» [7. С. 169]. Петр, который еще до близкого знакомства с Чапаевым задумывается о наполнении сознания ненужной инфор-
мацией, заключает, что ближе всего к истине оказываются дети, чье сознание еще не заполнено излишними и ложными знаниями, они еще сохраняют память о «великом источнике всего существующего». Подлинной, таким образом, является природа, не запятнанная следами цивилизации, человеческой культуры. Мотив пустоты вплетен здесь в метафору, выражающую принцип постепенного отстранения человека от истины.
Мотив пустоты также связан со второй сюжетной линией романа, где представлены перестроечная Москва и ее обитатели. Здесь образы и мотивы пустоты ярко представлены в эпизоде собеседования Сердюка в японской фирме. Пелевин стремится обнаружить точки соприкосновения двух разных миров: российской действительности и японской философии. Представитель «Тайра инкорпорейтед» Есицунэ Кавабата во время собеседования показывает Сердюку кусок пыльного сероватого картона. Это оказывается русская концептуальная икона начала XX века, созданная по трафарету Давидом Бурлюком. В ней видится образ пустоты, позволяющий выстроить в романе целую концепцию. От трафарета, по которому написано слово «Бог», на картоне остались полоски пустоты — их можно было бы закрасить, однако, по мнению Кавабаты, это имеет принципиальное значение: «Человек начинает глядеть на это слово, от видимости смысла переходит к видимой форме и вдруг замечает пустоты, которые не заполнены ничем, — и там-то, в этом нигде, единственно и можно встретить то, на что тщатся указать эти огромные уродливые буквы, потому что слово «Бог» указывает на то, на что указать нельзя» [7. С. 213]. Аналогичную трактовку получает японская гравюра, висящая на стене: «Видите, как она построена? Сегмент реальности, где помещаются «он» и «гири», расположен в самом центре, а вокруг него — пустота, из которой он возникает и в которую он уходит. Мы в Японии не беспокоим Вселенную ненужными мыслями по поводу причины ее возникновения. Мы не обременяем Бога понятием «Бог». Но, несмотря на это, пустота на гравюре — та же самая, которую вы видите на иконе Бурлюка [7. С. 213—214]. Значимость совпадений и ценность обеих картин состоит именно в пустоте, воплощающей некую истину. Пустота картин столь же невыразимо неопределенна, сколь очевидна ее метафизическая сущность, которая, по Кавабате, отсутствует в западной религиозной живописи, заполненной материальными объектами (упоминаются портьеры, складки, тазики с кровью). Именно в возможности духовного сближения видится основа для алхимического брака между Россией и Востоком.
В. Пелевин остается верен себе. Здесь же происходит резкое снижение тональности разговора, и философское рассуждение о пустоте переходит в сентенцию о пустой, только что выпитой бутылке сакэ, что нарушило баланс между ценностью и отсутствием ценности. А еще до начала собеседования, выпивая и закусывая, разглядывая на жирном газетном листе нехитрую закуску (кольцо лука, хлебную корку и каплю кетчупа), «Сердюк с удовлетворением отметил, что разные пласты реальности уже начали смешиваться. [7. С. 198]. И далее в данный контекст изящно вписывается эпизод сложения стихов о том, что «вы видите вокруг». Сердюк отказывается от выполнения задания, декларируя неумение писать стихи и нелюбовь к ним, однако его замечание о словах, которые ни к чему, «когда на небе звезды», переходят в другую систему координат и текст — декларируемая
пустота — приобретает осмысленное изысканно пародийное содержание. В гротескном столкновении несовместимых культур России, Запада и Востока Пелевин ищет ментальную самобытность России, рассматривает универсалии русской национальной культуры. В конечном счете можно говорить о «русском мире» как локальной цивилизации, самодостаточной и суверенной. Не будем при этом забывать, что и западный и восточный мир даются не сами по себе, а в восприятии русского человека.
В сюжетной линии Марии рассматривается вариант алхимического брака с западом, воплощенном в виде железного Арнольда Шварценеггера. Его действия непонятны для Марии, да и сам он больше напоминает манекен, чем живого человека. В «розовой пустоте ее души» она старается как-то заинтересовать Шварценеггера, но тот ей не отвечает взаимностью, а, наоборот, делает Марии больно. Брак с Западом невозможен, поскольку материальное (Запад) и духовное (Россия) не совпадают. Концепт «пустота» в западной культуре в основном имеет негативную трактовку, которая во многом сформировалась под влиянием христианской религии. Пустота ассоциируется со словами «равнодушие», «холодное безразличие», «пустой человек»; ругательный смысл имеют слова «ничтожество» и «ничтожность».
Сюжетная линия Петра Пустоты в перестроечной Москве и сумасшедшем доме реализуется в истории его душевного заболевания, где фиксируется отсутствие жалоб на психические отклонения в раннем детстве. Однако около 14 лет у подростка «отмечается замкнутость и раздражительность, не связанная с внешними причинами. По выражению родителей, «отошел от семьи», находится в состоянии эмоционального отчуждения. Перестал встречаться с товарищами — что объясняет тем, что они дразнят его фамилией «Пустота». То же, по его словам, проделывала и учительница географии, неоднократно называвшая его пустым человеком. Существенно снизилась успеваемость. Наряду с этим начал усиленно читать философскую литературу: сочинения Юма, Беркли, Хайдеггера — все, где тем или иным образом рассматриваются философские аспекты пустоты и небытия. В результате начал «метафизически» оценивать самые простые события, заявлял, что выше сверстников в «отваге жизненного подвига». Стал часто пропускать уроки, после чего близкие вынуждены были обратиться к врачу [7. С. 134—135]. Таким образом, диагноз складывается из нескольких составляющих: «эмоциональное отчуждение», увлечение Юмом, Беркли, Хайдеггером, склонность к метафизике и «жизненному подвигу». В результате герой балансирует между двумя реальностями, и обе оказываются иллюзорными. Неопределенность мира, ощущение пустоты как внутренней сущности ведет к тому, что пустота может быть заполнена любым значением. Возникающий плюрализм точек зрения на мир логично ведет к иллюзорности любой из них, и ничем не отличается от шизофренического раздвоения личности Петра Пустоты.
В восточной эзотерической культуре понимание пустоты имеет положительно-нейтральное значение. Пустота — одно из основных понятий буддизма. Древнейший комментатор проповедей Будды, Нагарджуна, истолковывая знаменитую «Алмазную сутру» в «Муламадхьямикашастре», приводит 18 способов описания пустоты — шуньяты, подробно разъясняя 16 из них. Семантически описание шу-
ньяты не представляется возможным, поскольку отсутствуют любые знаки истинной реальности. Единственной реальностью является Абсолют, Будда, доступный лишь высшей мудрости. Поэтому логически и синонимически «пустота» и «истинная данность» очень близки. В европейской традиции шуньята в буквальном значении этого слова трактуется как пустота, но описание ни одной из категорий не покрывает подлинных значений, содержащихся в оригинальном термине.
Пустота тотальна — она пронизывает все вещи и является их частью. Говоря о пустоте, обычно представляют пустое пространство без материи. Однако в другом, более абсолютном смысле, под пустотой можно понимать отсутствие не только материальных объектов, но и самого пространства. Петр Пустота блуждает в пространстве и в лабиринте своего сознания. Единственным выходом из лабиринта двойственной реальности и станет для главного героя именно Ничто.
В конце романа автор описывает «истинный» мир вокруг героев, обнаженный мистическим артефактом — мизинцем Будды, по преданию открывающим «истинную» суть окружающего. Это «было подобием светящегося всеми цветами радуги потока, неизмеримо широкой реки, начинавшейся где-то в бесконечности и уходящей в такую же бесконечность» [7. С. 382]. Критики, сочувственно цитирующие данный текст, как будто не обращают внимания на то, что в следующее мгновение сновидение окончится, и герой очнется в сумасшедшем доме, пристегнутый ремнями к креслу. Выход из лабиринта у В. Пелевина, как всегда, оказывается ложным. Героя просто «вытаскивают» из раздвоенного сознания в реальный мир, где его ждет в виде награды долгий влажный поцелуй лечащего врача и слова: «Полный катарсис» [7. С. 384]. Выздоровление героя означает исчерпанность его психической энергии, т.е. отсутствие наполненности и, следовательно, в метафизическом плане это представляется как невозможность осуществления чего-либо. Однако доктор не напрасно сомневался в успехе лечения. В последней главе Петр Пустота снова возвращается к своему гуру Чапаеву и направляется в милую его сердцу Внутреннюю Монголию. Круг замкнулся. Герой в очередной раз оттолкнулся от пустоты, начал все заново, пытаясь сохранить прошлый опыт.
Таким образом, образ пустоты как путь из бесконечности в бесконечность, из Ничто в Никуда в романе является и отправной точкой, и конечным пунктом пути. Гражданская война и перестройка, две эпохи, изображенные В. Пелевиным, осознаются как кризисные, переломные моменты истории, которые должны быть преодолены.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
[1] Богданова О., Кибальник С., Сафронова Л. Литературные стратегии Виктора Пелевина. СПб.: Петрополис, 2008. 184 с. [Электронный ресурс]. URL:
https://fantlab.ru/edition75094 (дата обращения: 12.06.2017).
[2] Гурин С. Пелевин между буддизмом и христианством. [Электронный ресурс]. URL: http:// pelevin.nov.ru/stati/o-gurin/1.html (дата обращения: 12.06.2017).
[3] Закуренко А. Структура и истоки романа В. Пелевина «Чапаев и Пустота», или роман как модель постмодернистского текста. [Электронный ресурс]. URL:
http://www.topos.ru/ article/4032?page=2 (дата обращения: 12.06.2017).
[4] Зорина М. Мотив пустоты в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота» // Родное и вселенское: XI Международная научная конференция. Ульяновск: Ульяновский государственный технический университет, 2015. С. 216—221.
[5] Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? (Об одной авантюре Виктора Пелевина) // НЛО. 1997. № 28. С. 244—259.
[6] Курицын В. Великие мифы и скромные деконструкции // Октябрь. 1996. № 8. С. 171—187.
[7] Пелевин В. Чапаев и Пустота. М.: Вагриус, 2004. 414 с.
[8] Религиозный словарь. [Электронный ресурс]. URL:
http://enc-dic.com/religion/SHunja-881. html (дата обращения: 12.06.2017).
[9] Роднянская И. ...И к ней безумная любовь... // Новый мир. 1996. № 9. С. 212—216.
[10] Сергеев С. Чапаев и простота (роман в 2-х частях с итогом и эпилогом) // Новое литературное обозрение. 1997. № 28. С. 260—268.
[11] ФрумкинК. От буддизма к капитализму. [Электронный ресурс]. URL:
http://www.pereplet. ru/text/frumkin05jul09.html (дата обращения: 12.06
[12] Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993. 447 с.
Для
₽
10-23 Декабря. Тур на Шри-Ланку.
18+
Ума у меня не отнять! Чего нет-того нет.
Мобильная версия
) Хотя всё собираюсь прочесть хотя бы что-нибудь. 
, а девочка , ну как пришла в дежурку ,опосля 18.00, вот и повредилась психика ,от соприкосновения с суровой реальностью. В дежурках реальные маньяки да отморозки сидят. У каждого своя мораль-??? Это чистой воды субъективный идеализм Юма. Точнее ,Эриугены, как предтечи сего учения. Валерий , какая хорошая память ,снимаю шляпу.
,осерчаю и начну Иммануила сведенборга цитировать, не ,ну не Людвига же Фейербаха. Или обсудить войну кланов Тайра и Минамото?